4 декабря 2018 г.

Вечность. Храм. Полянка



Опыт восприятия целого… Этот взгляд, идущий из глубины души и пронзающий мир – он мне знаком. С детства мне казалось, что некая сила, неизмеримо глубже и мудрее меня, смотрит на этот мир моими глазами.

Взгляд, идущий из глубины
И пронзающий Небеса…
Он оттуда, где явь и сны
Расцветают на полчаса.
Он пронзает меня и всех,
Он пронзает и тьму, и свет…
Это вечность прощает грех,
На ладонях неся – ответ…

Когда я прочитала текст Русской Северной Традиции “Шире мира”, посвященный фрескам, чудесным образом обновляющимся в храме Троицы Свирского монастыря, мне приснился сон. Я бежала во сне по ночному, залитому Луной весеннему лесу, и искала знакомую с детства поляну. Где же она? Деревья расступались, открывая опушки и полянки, но – не эта, не эта, не эта…

И вот я уже лечу, сначала между деревьями, потом над лесом, но именно ту поляну так и не нахожу. И когда я проснулась, то поняла, что должна написать про тот случай из моего детства. В этом рассказе тоже есть лес (правда, не дремучий, а обычный подмосковный), вместо озера – старый деревенский пруд, сельская разрушенная церковь… И ребенок.
Мое детство прошло в старинном подмосковном селе. Уже взрослым человеком я узнала об его истории. Оказывается, наше село впервые упоминалось в летописях с 14 века и принадлежало оно Московскому Чудову монастырю. Мои предки были монастырскими крестьянами. В центре села на холме стоял ( и сейчас стоит) белокаменный храм Николая Чудотворца. В 1937 году храм был закрыт, а уже после войны очередной колхозный председатель вздумал его взорвать и пустить белые камни на строительство свинарника. В день, когда должны были взрывать, согнали всех жителей, народ плакал, но молчал, никто не осмелился выступить против. Но взрыва не получилось. Пошел дождь и погасил фитили. Тогда в ход пошли бульдозеры и другая техника. В результате рухнула высокая колокольня, а сам храм устоял.
Вскоре у этого председателя случилась крупная растрата, и он повесился в соседнем лесу. Дети председателя из камней разрушенной колокольни построили себе дома (про свинарник уже никто и не вспомнил). И жизнь этих детей стала цепью непрекращающихся несчастий. Там было все: разводы, пьянство, драки, постоянные скандалы и поножовщина. Потом то же самое стало происходить и у внуков.
Но это все случилось до моего рождения. Я же прекрасно помню белые руины на холме, но все же увенчанные голубым куполом с золотыми звездами.
Когда мне было пять лет, подростки залезли внутрь этих руин и разожгли там огромный костер.
И купол сгорел.
И когда дед вел меня за руку мимо, и я впервые увидела сгоревший купол, то закричала от ужаса. Насколько я могу сейчас это вспомнить, мне показалось, что Небо опрокинулось на землю.
Небесно-голубой, с золотыми звездами купол – сгорел. Душу церкви – спалили. Оставили – угольно-черный прямоугольник, нелепо торчащий в Небо. Я не могла на него смотреть. Ни секунды. Это было страшнее всего, что я видела до сих пор. Впервые я поняла, что такое ужас. Что такое – бездна. Это – когда мир остался без Бога. (Тогда, конечно, я не могла так сформулировать, но чувствовала именно так). Мой первый страх в жизни. Первое чувство трагедии и непоправимости. Красота, душа, звезда – никому не нужны. И не будут нужны, потому что никто не узнает, что они вообще были. Небо упало на землю. Небо стало землей, а земля – небом. Первая подмена. Первый обман. Чувство, что я одна помню о голубом куполе со звездами, о таком, каким он еще был тогда. А для остальных его будто и не было никогда.
Этот момент я запомнила на всю жизнь.
Дед тогда работал сторожем сутки-трое и с нами, детьми, проводил очень много времени. Он был светлым, спокойным человеком. “Не от мира сего”,- говорили за его спиной. Бабушка была другой – приземленной и хлопотливой. И только уже взрослым человеком я поняла, через какой ад дед прошел, когда в 1942 году его призвали и он 17-летним попал в пекло Сталинградской битвы. Дед никогда не рассказывал об этом, только упоминал, как поразили его зимой 43-го поля с брошенной немецкой техникой – поля самолетов, танков, орудий…
Дед всегда гулял с нами, детьми, водил в лес, показывал и называл травы, цветы, грибы… Благодаря ему лес для меня на всю жизнь стал как родной дом.

***

Когда мне было шесть лет, в мае прошла сильная гроза, ветер вывернул с корнем несколько деревьев. Через несколько дней погода наладилась, и дед взял меня с собой в лес. В тот день мы почему-то пошли не на окраину леса, как всегда, а вглубь, и вышли на маленькую полянку, окруженную дубами. Один старый дуб буря наполовину вывернула из земли, он не упал, а, зацепившись ветвями за другие деревья, застыл в наклонном положении.
Дед сидел на пне и думал о чем-то своем. Я немедленно вскарабкалась на ствол наклоненного дуба, и, прижавшись к стволу и обхватив его руками и ногами, свесила голову вниз. Там, внизу, росли желтые лютики, пробивавшиеся сквозь прошлогоднюю дубовую листву. Помню, я подумала: “Когда мы ходили в лес раньше, цвели медуницы… Потом медуницы отцвели, а зацвели гусиные лапки… А теперь вот – лютики… И лютики тоже когда-нибудь умрут. И я тоже умру… Как это – я умру? Но что-то же от меня останется?”
И тут что-то произошло. Я словно выпала на мгновенье из этого мира. Я совершенно ясно ощутила то, что не умирает, то, что есть всегда – и во мне, и в дубе, и в лютиках. Некая сияющая нить… И на мгновение я сама стала этой нитью… А потом все вернулось обратно и встало на привычные места.
Я никому не рассказала об этом переживании. Вряд ли я тогда смогла бы подобрать слова, и вряд ли меня кто-нибудь бы понял. Но что бы ни происходило потом в моей жизни, я всегда знала, что душа – бессмертна…
На следующий год я пошла в школу. Наш дом стоял на самой окраине, дальше – поле и лес. И каждый день я ходила через все село мимо старого пруда, вокруг которого росли огромные древние ветлы. Дед говорил, что этим ветлам триста лет. Может быть… Я часто залезала на одну из них и сверху смотрела на пруд. Вода в нем была темной-темной. И тихой. Опрокинутое темное зеркало.
В одной из детских тетрадок я нашла стих, навеянный этим сидением на дереве над прудом:

Над вечным покоем

Стою я над вечным покоем.
Величествен пруд предо мной.
Нависли тяжелые тучи
Над мрачной его глубиной.

И пруд весь безмолвный и тихий,
Как будто он что-то таит.
И кажется мне, что за мною
Оттуда вдруг кто-то следит.

Но нет никого, тихо в поле,
А мне неспокойно вот тут,
Где старые черные ветлы
Поклоны покою кладут.

Откуда десятилетний ребенок мог знать про вечный покой? Не знаю…
И все ищу эту поляну в лесу, чтобы вернуться к тому ребенку, который просто все это знал, и не заморачивался взрослыми играми…

Комментариев нет:

Отправить комментарий